Окончательно успокоившись, майор еще долго мучил Генриха, поверяя ему свои сомнения. Барон высоко ценил собственную персону и явно боялся продешевить…
Пообещав Штенгелю в следующий выходной прийти к обеду, Генрих откланялся и вышел. Холодный ветер швырял в лицо мокрый снег, и Генрих пожалел, что не приказал Курту подождать у штаба. Теперь придется добираться до замка пешком. А может, зайти к Миллеру и попросить машину? И, размышляя по дороге, Генрих пошел к штабу СС.
Выходит, что синьор Лерро и есть именно та персона, которой надо заинтересоваться прежде всего. С ним носятся на заводе, за его безопасность Штенгель отвечает головой. И вход в особняк Лерро охраняют не эсэсовцы Миллера, а люди из внутренней охраны завода, особенно доверенные. Надо познакомиться с Лерро и вызвать его на разговор. Для этого стоит прочесть все книги по ихтиологии! В библиотеке графа, наверно, есть такие. Выходит, форель еще не сыграла свою роль, а как сказочная золотая рыбка пригодится ему!
Миллер не ожидал Генриха и даже растерялся.
— Вижу, что помешал вам, но я лишь на минуточку: моей машины здесь нет, и если можно…
— Нет, нет, я так быстро не отпущу вас, великий дипломат! — запротестовал Миллер, пододвигая кресло Генриху. — Мы слишком редко видимся с вами в последнее время! Вы изменили мне вначале с Кубисом, — а теперь с этим Матини… — довольный своей остротой Миллер расхохотался и вдруг хитро прищурился. — К тому же я приготовил вам маленький сюрприз, пусть это будет моим новогодним подарком.
— И об этом сюрпризе вы вспомнили лишь через три недели после наступления нового года?
— Тысяча девятьсот сорок четвертый год — год високосный, и его положено отмечать до двадцать девятого февраля, иначе он принесет несчастье.
— Впервые слышу о такой примете…
— И все-таки она есть. А я немного суеверен, как большинство людей моей профессии. Ведь нам приходится ходить по острию ножа. Во всяком случае с госпожой Фортуной надо обращаться вежливо, чтобы она не обошла своими дарами…
— Но при чем здесь я и сюрприз, который вы мне приготовили? Складываете свои приношения у ног богини судьбы?
— А я хочу ее умилостивить, сделав доброе дело!
— Вот вы меня уже и заинтриговали, Ганс! Доброе дело и вы — как-то не сочетается…
— А услуги, которые я вам уже оказал? Забыли?
— Нет, не забыл! И даже надеюсь отблагодарить за все вместе!
— Завидный у вас характер, Генрих! Никогда нельзя понять, говорите вы серьезно или шутите. Иногда вы кажетесь мне человеком очень откровенным, беззаботным, а по временам совсем наоборот: скрытным и равнодушным ко всему и ко всем…
«Плохо! Если даже этот толстокожий Миллер начинает пускаться в психологические экскурсы…»
— Меня самого начинают волновать частые смены в моем настроении. Должно быть, устал, нервы… Вы думаете, мне мало стоила эта история с обменом заложников? Слышать, как эти плебеи хохочут и свистят тебе вслед, и не иметь права и возможности отплатить за обиду! Мне казалось, что в эту минуту все мои предки, все фон Гольдринги, до десятого колена включительно, перевернулись в своих гробах.
— А вы хотели бы встретиться с этими парламентерами в другой обстановке? Хотя бы с одним из них?
— Смотря с каким, — осторожно ответил Генрих, стараясь понять, куда клонит его собеседник.
Миллер поднялся и нажал кнопку звонка.
— Сядьте, пожалуйста, спиной к двери и не оглядывайтесь, пока я не скажу.
Генрих слышал, как вошел дежурный и Миллер что-то прошептал ему на ухо. Дежурный исчез, а через несколько минут послышались чьи-то тяжелые шаги и прерывистое дыхание.
— Посадите его там. Так… а теперь выйдите. Ну, барон, можете поздороваться с вашим старым знакомым!
Генрих стремительно повернулся и, надо сказать, опешил от неожиданности: перед ним сидел партизанский парламентер со шрамом на щеке. Но в каком виде! Лицо покрыто синяками, одежда разорвана и окровавлена.
— Вижу, барон, что мой сюрприз произвел на вас впечатление. Прошу знакомиться: парламентер гарибальдийцев Антонио Ментарочи, — иронически представил Миллер. — Дипломаты встречаются вновь. Правда, в необычных для дипломатов условиях. Но что поделаешь! Меняются времена, меняются и обстоятельства.
Партизан со шрамом насмешливо улыбнулся.
— Да, синьоры, меняются времена, меняются и обстоятельства. Рекомендую вам это хорошенько запомнить!
Лицо Миллера побагровело.
— Вывести его! — крикнул он дежурному.
Антонио Ментарочи увели.
— Признаться, Генрих, я разочарован. Я надеялся, что вас больше развлечет эта встреча! Такой удобный случай поквитаться, отблагодарить за все неприятности, за неуважение.
— О, я не люблю черной работы! И целиком полагаюсь на вас и Кубиса! Но за сюрприз благодарен, даже очень. Жаль, что не захватил с собой коньяк, мы бы выпили по рюмочке за ваши успехи…
— У меня есть. И ради такого случая…
Миллер вытащил из шкафа начатую бутылку, налил две рюмки.
— За ваш талант, Ганс! Как вам удалось захватить этого Ментарочи? Не представляю, просто не представляю!
— У меня теперь сотни ушей и глаз…
«И среди них тот, с мохнатыми бровями», — подумал Генрих.
— За такой короткий срок так наладить агентуру! Тогда я отрекаюсь от предыдущего тоста и пью за ваш гений, гений разведчика! Знаете что? Давайте позовем Кубиса и втроем выпьем за ваши дальнейшие успехи, за…
— Некогда… — поморщился Миллер. — Надо по горячим следам кончать допрос этого дипломата, И я хочу сделать это сам, есть кое-какие обстоятельства, о которых Кубис не знает и которые мне необходимо выяснить. Тогда я смогу хорошенечко прижать этого Матини, с которым вы так неосторожно подружились.