— Говорите, барон!
— Мне приходилось сталкиваться с партизанами в Белоруссии, и я убедился, они очень ревниво следят, чтобы не была задета их воинская честь. Думаю, что гарибальдийцы не составляют исключения. Если я пойду к ним один, они сочтут это за неуважение и наверняка откажутся от переговоров. Надо послать официальную делегацию парламентеров, хотя бы из двух человек. Это будет выглядеть солидно, и нам удобнее — можно будет посоветоваться, если возникнут какие-либо трудности.
— Я считаю, что обер-лейтенант внес правильное предложение, — первым согласился представитель командования.
— Герр Миллер мог бы быть вторым, — бросил Эверс.
Генрих увидел, как побледнел Миллер.
— Осмелюсь возразить против этой кандидатуры, хотя я и не мечтаю о лучшем спутнике, — Генрих поймал благодарный взгляд майора. — Боюсь, герр Миллер чрезвычайно популярен среди партизан — его машину уже раз обстреляли. Парламентером должен быть человек, не связанный со службой СС. На Восточном фронте в таких случаях берут либо священника, либо врача…
Воцарилась долгая пауза. Каждый мысленно подыскивал подходящую кандидатуру.
— А что, если поручить это главному врачу госпиталя Матини? — предложил, наконец, Миллер.
— Мне что-то не нравится эта фамилия, — пожал плечами представитель командования. — Он что, итальянец, этот доктор?
— Только по отцу, мать чистокровная арийка, — поспешно пояснил Миллер и так восторженно начал расхваливать Матини, что Генриху пришлось спрятать улыбку. Ведь совсем недавно начальник службы СС говорил ему о Матини совсем другое.
— Что ж, если так — я не протестую, — согласился представитель командования.
— Я — тоже, — поддержал генерал.
— Значит, можно предупредить Матини?
— И как можно скорее. Немедленно отправляйтесь в госпиталь.
Матини уговаривать не пришлось. Узнав в чем дело, он сразу согласился и сказал, что поиски отряда гарибальдийцев лучше всего начать с Пармо, поскольку там находятся арестованные Функом заложники.
— Допустим, это так. Но Пармо всего лишь отправная точка. А направление, в котором надо проводить поиски? Ехать наугад прямо в горы? спросил Генрих.
— Возможно, в штабе полка имеются какие-либо сведения. Ведь в записке, которую оставили партизаны, есть намек — и совсем недвусмысленный — на переговоры.
— А когда ты сможешь выехать?
— Хоть сейчас. Утренний обход я уже сделал. Предупрежу только ассистента.
— Тогда я подожду тебя здесь. Вместе поедем к генералу и доложим, что мы готовы.
Матини по телефону вызвал своего помощника, отдал ему распоряжения. Минут через десять друзья направлялись к штабу. Курта Гольдринг послал в замок, приказав захватить автомат, плащ и передать записку графине. В ней Генрих коротко сообщал Марии-Луизе, что едет в Пармо парламентером к партизанам и надеется освободить графа, Штенгеля и остальных заложников.
И генерал, и представитель командования были довольны, что парламентеры так быстро собрались.
— Помните, Штенгеля вы должны освободить во что бы то ни стало, — подчеркнул генерал, давая последние наставления. — Если гарибальдийцы не согласятся на ваши предложения, предупредите их мы сожжем и сравняем с землей села, где живут семьи партизан.
— Думаю, что нам не придется прибегать к угрозам, — уверенно произнес Матини.
— Очень хотел бы, — сухо произнес генерал. Ему было неловко перед парламентерами, и он старался скрыть это за холодными официальными словами. Но, прощаясь, Эверс не выдержал:- Видит бог, как не хотелось мне посылать вас в эту опасную поездку! — тихо сказал он Генриху.
В обеденное время машина выехала из Кастель ла Фонте.
— Ты передал записку графине? — спросил Генрих Курта.
— Я вручил ее горничной, графиня спала.
Садясь в машину, Генрих и Матини еще раз проверили свои пистолеты и теперь все время настороженно поглядывали на дорогу, не прекращая разговора.
— Не боишься попасть черту в зубы? — спросил Матини по-русски.
— Не так страшен черт, как его малюют! — тоже по-русски ответил Генрих.
— Признайся, а сердце екает?
— Если нам удастся спасти несчастных, которых захватил Функ, я сочту себя компенсированным за все пережитое.
Матини крепко пожал руку Генриха.
— Надеюсь, нам повезет.
За разговором время бежало незаметно, и оба удивились, что так быстро доехали до Пармо.
В штабе полка, куда они зашли, их ожидал неожиданный и очень приятный сюрприз. Полчаса назад кто-то позвонил в штаб и просил передать парламентерам, что гарибальдийцы согласны начать переговоры. Представители штаба должны выехать, из Пармо на север. На десятом километре выйти из машины и пройти метров сто до источника под высокой гранитной скалой. Там их будут ждать парламентеры от гарибальдийцев, — сообщил дежурный.
— По дороге на север. На десятом километре остановишься, — приказал Генрих Курту.
— Похоже на то, что гарибальдийцы узнали о нашем приезде еще до того, как мы выехали из Кастель ла Фонте. Ничего не понимаю. А вы, Матини?
— Еще меньше. И, признаться, чувствую себя неважно. Ведь о поручении знали всего пять человек — генерал, представитель командования, Миллер, вы и я! Возможно, еще Лютц. Кто-то предупредил партизан. На меня, как на полуитальянца, падает подозрение…
— Но ведь мы с вами не разлучались ни на минуту. Я могу это засвидетельствовать.
— Вы думаете, для Миллера, а тем паче для Кубиса, который меня ненавидит, этого будет достаточно?