С превосходством опытного спортсмена он объяснял обер-лейтенанту, что форель очень осторожная рыба и не так легко попадает на удочку, что ловят ее на мушку и только нахлестом, притаившись за скалой или кустиком, иначе рыба увидит рыбака, а форель не только сильная, но, и очень хитрая рыба.
Генрих почтительно, с интересом выслушивал эти пояснения, просил разрешения поглядеть, как майор держит удочки, и вообще целиком полагался на его опыт и авторитет.
Через неделю Генрих одолел все премудрости лова и стал еще более завзятым рыбаком, чем сам Штенгель.
Общая страсть сблизила майора и обер-лейтенанта. Тем более что разницу в чинах уравновешивало аристократическое происхождение обоих и родственные связи фон Гольдринга с таким влиятельным человеком, как Бертгольд.
Вначале все разговоры вертелись только вокруг рыбной ловли. Потом круг их расширился, хотя оба были осторожны в своих высказываниях и не очень откровенны. Узнав, что Штенгель долгое время работал в разведке, — он вступил в войска СС после бегства из Англии, где его чуть не раскрыли за год до войны, — Генрих начал особенно внимательно следить за каждым своим словом и жестом. Да и майор Штенгель обходил острые вопросы — многолетняя служба в разведке приучила его к сдержанности, а практика показывала, что официальная точка зрения всегда самая правильная, особенно, с людьми, близкими к власть имущим.
Несмотря на такую настороженность, майор все лучше относился к Генриху. Он даже дважды на протяжении месяца побывал у него в гостях. Правда, при этом он избегал встреч с Марией-Луизой, не любил говорить о ней. К себе Штенгель Генриха не приглашал, ссылаясь на неуютную обстановку холостяцкой квартиры.
Сегодня Штенгель тоже начал жаловаться, что дома у него полный беспорядок; вот привезет форель, а денщик даже не сможет как следует зажарить.
— Кстати, как с рецептом для маринада? — вдруг спросил Штенгель, вспомнив, что Генрих как-то похвастался, что ел в Сен-Реми чудесную маринованную форель, и пообещал достать рецепт, как он говорил, этого райского блюда.
— Я написал хозяйке гостиницы, которая меня ею угощала, но ответа еще не получил. Да и боюсь, что рецепт мой вам не пригодится. Все равно ваш Вольф испортит и рыбу, и маринад.
— А я договорился с одним нашим инженером, у него дома умеют готовить рыбные блюда.
В кустах хрустнула веточка, послышались легкие шаги. Оба оглянулись и увидели, что к берегу идет горничная из замка.
— Хорошего улова! — сказала она вместо приветствия. — Графиня приказала передать вам вот это, синьор.
Горничная протянула Штенгелю маленький конверт с гербом. Майор опустил его в карман, не читая.
— У вас большая выдержка, барон, — пошутил Гольдринг, когда горничная ушла, — получить письмо от такой женщины, как Мария-Луиза, и даже не прочитать его сразу… Ой, клюет!.. Удочка! Удочка!
Майор, продолжая механически наматывать леску, на миг поднял глаза на Генриха, и в этот момент здоровенная форель дернула, потом рванулась и пошла на дно. Удилище выскользнуло из рук Штенгеля и поплыло по реке.
Кто хоть раз в жизни сидел с удочкой в руках, ожидая минуты, когда рыба клюнет, тот поймет Штенгеля, который стремглав бросился в воду, не думая ни о чем, кроме форели, ускользающей от него.
Если бы Штенгель осторожно вошел в воду, возможно, все окончилось бы благополучно. Но спеша спасти удочку, он прыгнул в речку и тотчас пошатнулся, поскользнувшись на обросшем мхом скользком валуне. Желая сохранить равновесие, майор попытался ухватиться за другой валун, торчащий из воды, но, промахнувшись, ударился головой о камень и упал. Быстрое течение подхватило его, перебросило через один валун, второй…
Генрих пробежал по берегу несколько шагов и, выбрав удобное место, бросился в воду наперерез телу, которое неслось на него, словно большая тяжелая колода. Сам едва удержавшись на ногах, Генрих подхватил майора под мышки и, борясь с течением, поволок его к берегу.
Искусственное дыхание помогло. Штенгель начал дышать, но в сознание не приходил. Генрих хотел было идти в замок за помощью, но увидел бегущих вниз по тропинке горничную, а вслед за нею Курта. Девушка, поднявшись на верхнюю террасу парка, увидела, что произошло несчастье, и, кликнув Курта, побежала к реке. Втроем они осторожно перенесли Штенгеля на нижнюю террасу парка, а оттуда на сделанных из одеял носилках — в комнату Генриха.
Майор не приходил в создание — не слышал, как его раздевали, укладывали в кровать, как осматривал его Матини, которого Генрих немедленно вызвал по телефону.
— Возможно сотрясение мозга! — констатировал врач и предупредил: Малейшее движение может сейчас повредить майору, так что о перевозке пострадавшего в госпиталь не может быть и речи.
Позвонив Лютцу и рассказав о случившемся, Генрих попросил передать генералу, что он задержится возле больного, чтобы наладить соответствующий уход.
Штенгель пришел в себя лишь часов в одиннадцать. Раскрыв глаза, он мутным взглядом обвел комнату, еще не понимая, где он и что с ним произошло, почему над его кроватью склонился Матини и Гольдринг. Но понемногу его взгляд начал проясняться, на лице промелькнула тень тревоги.
— Где мой мундир? — спросил он взволнованно и попробовал подняться.
— Лежите, лежите спокойно, — остановил его Матини.
— Мундир ваш сушится у камина, — успокоил его Генрих.
— А документы, документы где? — скороговоркой выпалил майор, еще больше нервничая.
— Документы лежат рядом с вами, на столике. Не волнуйтесь, все цело, никто ничего не трогал.