Гольдринг быстро приблизился к майору. Тот сунул пистолет в карман, но Генрих это заметил. Он схватил Шульца выше локтей обеими руками, с неожиданной силой поднял его и швырнул в кресло.
— Вы помните, Шульц, о нашем соревновании в стрельбе в тот день, когда вы подарили мне эту фотографию? Или вы хотите снова посоревноваться в меткости и быстроте?
— Сколько вы хотите за фото, Гольдринг?
— Остолоп! Я достаточно богат, чтобы купить вас со всеми вашими потрохами, а вы спрашиваете, сколько я хочу. Когда немецкий офицер нарушает слово чести, он смывает его собственной кровью! Но у вас, как у всякого труса, не хватит для этого мужества! Поэтому я считаю своим долгом, и, честно говоря, приятным долгом, помочь вам это сделать в присутствии работников гестапо. Они сумеют узнать о причинах вашего увлечения фотографией.
— Я с тех пор не занимаюсь фотографией.
Генрих засмеялся.
— И это снова говорит против вас, Шульц, Выходит, вы так дорого продали большевикам негатив плана операции «Железный кулак», что больше не нуждаетесь в деньгах. А напрасно! Вы, Шульц, могли бы здорово заработать у англичан и американцев. Они, наверно, неплохо заплатили бы вам за фотопленку Атлантического вала, хотя бы того участка, на котором расположена ваша дивизия. Уверяю, какой-либо десяток тысяч долларов вы бы получили. Или, может быть, у вас есть значительно больше? Я ведь плохо разбираюсь в ценах на шпионские информации и фотографии. Скажем, вот у вас висит карта… Генрих подошел к шторке, закрывавшей карту, и раздвинул ее.
— Что это? А-а, план минных полей. Ну, за это вы могли бы получить не так уже много. Это чепуха… Но у адъютанта командира дивизии на Атлантическом валу есть вещи более интересные, чем карты минных полей.
Шудьц подошел к карте и задернул шторку.
— Гольдринг, клянусь честью офицера, что ни одним словом не напомню вам о своем существовании.
— Слово офицера? А оно есть у вас? Ведь вы же давали мне его там, в Белоруссии?
— Я боялся.
— А у вас были какие-либо основания думать, что я нарушу уговор?
Шульц не ответил.
— Вы его нарушили, вы и должны за это отвечать.
— Гольдринг! Умоляю вас, ну, все, что хотите
— А мне ничего от вас не надо. Все сведения о вооружении для меня готовит начальник штаба. Завтра я попрошу у командира дивизии пропуск, объеду участок, и задание мое будет выполнено. Чем же вы можете мне помочь?
— Вас могут не пустить на укрепленные пункты.
— Ну и черт с ними! Они меня мало интересуют. Скажу своему генералу, что не пустили. И все.
— Я достану вам пропуск, дам вам карту минных полей, подготовлю все нужные документы. Вы можете поехать в Сен-Назер, я дам вам адрес, где можно развлечься, а я тем временем все сделаю для вас.
— И вот такими мелочами вы хотите купить молчание, Шульц?
— Гольдринг! Герр фон Гольдринг! Я знаю, что это не то, что может вас удовлетворить, не клянусь: я больше нигде никогда не обмолвлюсь о вас! Клянусь, ваши подозрения не имеют ни малейшего основания, ваша совесть может быть совершенно спокойна. Это фото просто фатальное совпадение обстоятельств. И я смогу доказать, что я ни в чем не повинен. Но одно то, что меня возьмут в гестапо, испортит всю мою карьеру.
Генрих сделал вид, что задумался.
— Ладно, Шульц. Сегодня вы покажете мне укрепления, вечером мы у генерала, а завтра, после того как я получу документы, мы выедем вместе в Сен-Назер и немного развлечемся. Кстати, завтра суббота, и вам легко будет отпроситься у генерала на несколько часов, чтобы проводить дорогого друга, вместе с которым вы воевали на Восточном фронте.
Странное выражение промелькнуло на лице Шульца.
— О, конечно отпустит, — очень охотно согласился он, и это насторожило Генриха.
— Вот вам мои документы, оформляйте пропуск и поедем осматривать участок. Я буду ждать вас в беседке у штаба.
Генрих был уверен — Шульц пойдет на все, только бы убрать его со своего пути. Но по дороге он этого не сделает, ведь в штабе знают, с кем поехал Гольдринг, к тому же они все время будут на людях. Шульц подождет более удобного случая. А он может представиться лишь завтра, когда они останутся вдвоем в Сен-Назере. Что ж, посмотрим, кто кого?
— Можно ехать, — оповестил майор, появляясь у входа в беседку.
У подъезда стояла машина, но водителя не было видно
— Мы поедем без шофера? — спросил Генрих.
— Я сам поведу, — бросил Шульц.
Выехав из лесу, машина медленно двинулась вдоль берега.
— Так где же этот самый прославленный Атлантический вал? — позевывая спросил Генрих.
— Никакого вала, конечно, нет, по крайней мере на нашем участке. Дивизия растянулась на сорок два километра, на протяжении которых есть три отлично укрепленных пункта. Сейчас мы побываем на одном из них. Остальные — точная копия того, что мы увидим. Между ними минные поля.
— Но ведь наши газеты твердят о неприступности…
Шульц криво усмехнулся.
— Когда ваша дивизия передислоцируется сюда, сами увидите.
Минут через десять машина остановилась. Генрих удивленно осмотрелся. Никаких укреплений он не заметил.
— Вы, майор, кажется, шутите?
— И не думаю! Вы видите эти сетки? Приглядитесь к ним.
У самой воды замаскированные густыми сетками под цвет листвы тянулись три ряда противотанковых дзотов из толстых тавровых балок. Генрих рассмотрел все лишь после того, как Шульц обратил на них его внимание. За укреплениями тянулись замаскированные контрэскарпы, а за ними врытые в землю железобетонные огневые точки с амбразурами или подвижными бронированными куполами. У каждой точки глубоко в земле были расположены прочные казематы в несколько этажей. Там жили солдаты, находились продуктовые склады, погреба с боеприпасами и запасным оружием, резервуары с водой. Каждому командиру роты подчинено от шести до восьми таких точек. В подземном каземате ротного пункта был установлен перископ и на стене висела карта, которая давала точное представление о всем участке, отведенном данной роте. На ней обозначены огневые точки, сектор обстрела каждой из них, минные поля и проходы в них, указано количество солдат и боеприпасов.