И один в поле воин - Страница 101

101

Как только машина отъехала, Бертина крепко, всем телом прижалась к Генриху и взяла его под руку.

— Неужели я хуже этой курносой утки Лорхен? — тихонько прошептала она.

— Вы ее превзошли во всем! — многозначительно улыбнулся Генрих.

Бертина с благодарностью пожала ему руку и отодвинулась, Пфайфер, немного поерзав на месте, обернулся к пассажирам, сидевшим позади него.

— Так вы считаете, что вечером ехать по этой дороге опасно? — спросил он Заугеля тихим голосом.

— Днем спокойнее, — уклонился от прямого ответа Заугель.

— А как вы думаете, герр обер-лейтенант?

— Я считаю, герр Пфайфер, что во время войны всюду опасно, — равнодушно ответил Генрих. — Только вчера в нашем районе спустилась с гор большая группа маки.

— Большая, говорите? — в голосе прославленного оратора звучал страх.

— Больше роты.

— А разве они отважатся напасть на нас, если впереди едут автоматчики, а позади мы — трое вооруженных пистолетами мужчин и шофер с автоматом!

— Обратите внимание: дорога не прямая, она круто поворачивает то вправо, то влево, и эти повороты…

— Да, да, понятно, — поспешно согласился Пфайфер. — Может быть, действительно, нам лучше вернуться в Шамбери?

Генриха разбирал смех. Он вспомнил, как самоуверенно держался прославленный оратор днем, вспомнил провозглашенные им на митинге слова: «Немцы боятся только бога, и никого иного».

— Можно, если хотите, вернуться, но как это расценят ваши слушатели в Шамбери? Мы же не дети, чтобы бояться, как вы сказали, темноты. Да и возвращаться уже поздно: маки могут быть сзади так же, как и спереди.

Пфайфер замолчал.

— А тут действительно опасно? — испуганно прошептала Бертина.

— Очень!

— Боже мой, а я в военной форме.

В машине наступила та напряженная тишина, какая возникает среди людей, думающие об одном, но не решающихся вслух высказать свои мысли.

— Вы должны были все это объяснить мне в Шамбери, а не здесь, посреди дороги! — вдруг пискливым голосом выкрикнул Пфайфер и угрожающе взглянул на Заугеля.

— Я вам говорил, но вы высмеяли меня перед всеми присутствующими! — огрызнулся Заугель.

— Черт знает что, поручают охранять тебя каким-то мальчишкам и даже не предупреждают об обстановке!

Машина на полном ходу пролетела маленький населенный пункт Монт-Бреоль, и дорога начала круто подниматься вверх.

— Может быть, заночуем в этом селении? — спросил Пфайфер, обращаясь к Генриху.

— Здесь нас наверняка перестреляют, как цыплят, — ответил тот. Ему хотелось нагнать страх, на этого толстого труса, который в Шамбери призывал других к храбрости.

Поворотов становилось все больше, машины сбросили скорость до минимума и ехали почти впритык друг к другу.

— Дайте сигнал автоматчикам, пусть едут быстрее! В случае чего мы даже не сможем повернуть назад! — раздраженно воскликнул Пфайфер.

— На этой дороге машину повернуть нельзя, — спокойно пояснил Генрих.

Моторы ревели. Шоферы, не имея возможности разогнать машины, нажимали на газ, и рокот разносился среди гор.

— Теперь нас слышно километров за пять, — словно ненароком бросил Генрих.

— А не лучше ли остановить машину, приглушить мотор и переждать здесь ночь? — голос прославленного оратора утратил басовые нотки.

— Нет, мы сейчас в самом опасном месте.

Все молчали. Бертина дрожала, ее била лихорадка. В полном молчании проехали километров десять. Поворотов стало меньше, и автоматчики, отъехали на указанную дистанцию, метров за сорок от легковой машины. Вот они уже приблизились к скале, которую огибала дорога.

Как неприятно ехать и ехать под нависшими каменными глыбами. Поскорее бы свернуть, увидеть, что впереди нет засады! Идущая впереди грузовая машина уже полускрылась за поворотом… вот исчезла совсем. У всех вырывается вздох облегчения.

И вдруг точно, гром прокатился над горами. Скала словно раскололась надвое, загородив дорогу машинам, а откуда-то сверху на дорогу с грохотом посыпались каменные глыбы, заглушив слабые звуки пулеметных очередей,

Шофер легковой машины на полном ходу затормозил, Генрих почувствовал, как его швырнуло вперед, и он больно ударился подбородком о переднее сидение.

Рванув дверцу машины, Генрих выскочил на дорогу.

Прячась за машину, Генрих прополз до склона шоссе и скатился в кювет. Длинная пулеметная очередь веером трассирующих пуль прошла над ним. Не поднимая головы, Генрих повернулся лицом к скале и вытащил свой крупнокалиберный пистолет, потом осторожно выглянул. Впереди, поперек дороги, припав на задний спущенный скат, стояла грузовая машина. Через ее борт, лицом вниз, перегнулся убитый солдат. Три неподвижных тела лежали у грузовика. И только впереди, возле небольшой глыбы, загородившей дорогу, из кювета зло огрызался немецкий автомат. Прижавшись лицом к земле, Генрих посмотрел налево. В нескольких метрах от него лежал Заугель. Выставив автомат и спрятав голову, он наугад бил по скале. Дальше Генрих заметил тушу Пфайфера, прижавшуюся к камню, за ним, очевидно, лежала Бертина. Генриху показалось, что там промелькнула ее нога в светлом чулке.

Пулеметная очередь снова прошла над головой Гольдринга, но никого не задела.

«Маки хотят прижать нас к земле, чтобы взять живьем», — промелькнуло в голове.

Генрих снова взглянул на Заугеля. Тот немного изменил позу, он лежал теперь так, что было видно его перекошенное животным страхом лицо. Отвратительное лицо палача, который замучил сотни, а может, тысячи людей и будет мучить дальше, получая наслаждение. «Поэт допросов», как назвал его Миллер.

101