И один в поле воин - Страница 92

— Да, он, очевидно, любит ее по-настоящему, — поддержал ее Бертгольд. — Но мне не нравится, что он такой горячий. Конечно, молодость, любовь — все это я понимаю…

Генрих на цыпочках отошел от двери и снова сел в кресло «Это тебе наука, — тихонько прошептал он, — чуть было не допустил второй ошибки!»

А все-таки как ему трудно, как противно играть эту комедию! Поймет ли кто-нибудь чувства, которые испытывает он, сидя в этой комнате? Влюбленный жених, готовый задушить свою садистку-невесту. Постороннему человеку настоящим парадоксом покажется то, что Генрих теперь переживает. Действительно, как нелепо все выглядит со стороны. За то, что он рассекретил подземный завод, ему, например, присвоили звание капитана Советской Армии и наградили орденом Красного Знамени. Он получил благодарность за то, что узнал назначение танков «Голиаф». И никто не поверит, что на выполнение этих заданий он потратил значительно меньше душевных сил, чем на свое «сватовство». Оно нужно, даже необходимо для лучшей конспирации, но от этого не менее постыло. И если ему когда-нибудь придется рассказывать о своих поездках в Мюнхен, слушатели будут посмеиваться, считая это сватовство пикантной подробностью его биографии, и только. А эта «подробность» выматывает у него массу сил. Лучше выдержать три допроса Лемке, чем провести один день в обществе Лоры.

— Генрих, мальчик мой! — Бертгольд тихонько приоткрыл дверь и вошел в комнату. — Мне не менее тяжело, чем тебе, но, как видишь, я держу себя в руках. Успокойся, своим волнением ты только ухудшишь состояние Лоры. Она, бедняжка, и так целые дни плачет. И потом — я отомстил за Лорхен. Те, кто поднял на нее руку, заплатили за это жизнью!

«Отомстил за Лорхен! А кто же отомстит за этих белорусских девушек?!»

На столе зазвонил телефон, и Бертгольд снял трубку.

— Да, генерал-майор Бертгольд!.. Что?

Бертгольд бросил трубку, даже не опустив ее на рычаг, и побежал к радиоприемнику. Пальцы его так дрожали, что он с трудом смог настроиться на нужную волну. А когда настроился, до слуха долетел лишь обрывок фразы:

«… во всей Германии объявляется траур по вашим воинам, погибшим под Сталинградом».

Генрих сидел, боясь шелохнуться. Ему казалось: сделай он малейшее движение, и буйный поток радости прорвется и затопит все вокруг. Бертгольд слушал молча, опустив голову.

Передача закончилась. Полились звуки траурного марша.

Генрих поднялся и склонил голову, как это сделал Бертгольд.

Траурная пауза длилась долго, и Генрих успел взять себя в руки. Армии Паулюса больше не существует! Перед этой радостью меркнут все его трудности, все личное кажется мелким.

Когда звуки траурного марша смолкли, генерал-майор взял Генриха под руку.

— Пойдем ко мне, нам надо поговорить…

Не ожидая ответа своего будущего зятя, Бертгольд направился в кабинет, большую угловую комнату, окнами выходившую в сад и на улицу.

Закурив, оба присели к столу и долго молча курили. Молчание прервал Бертгольд.

— Что ты думаешь обо всем этом, Генрих?

— Я понимаю, отец, вам интересно проверить, как быстро я ориентируюсь в событиях? Но я так взволнован этой неожиданностью, что просто не могу собраться с мыслями.

Бертгольд поднялся и заходил по кабинету из угла в угол.

— Неожиданность! В том-то и дело, что ничего неожиданного нет. Когда я четыре дня назад выезжал сюда, в штаб-квартире уже знали, что это произойдет…

— И не приняли мер, чтобы…

— Из сводок ты должен знать, что меры были приняты. Не одна дивизия наших отборных войск полегла у Волги, стараясь пробиться к окруженным. В том-то и дело, мой мальчик, что война вступила в ту фазу, когда не мы, а противник навязывает нам бой, и тогда, когда это ему выгодно… Но беда не только в этом. В моих руках вся армейская агентура, и я, вероятно, больше, чем кто-либо другой, знаю настроение солдат, офицеров и высшего командования. Хуже всего то, что с каждым днем слабеет вера в нашу победу.

— Неужели есть такие?…

— И много! Очень много. Особенно среди солдат и старых генералов! О, эти старые генералы! Они еще получат свое от нас… Кое-кто из них высказывает недовольство, находит ошибки в стратегии фюрера.

— Даже говорят об этом?

— Конечно, не открыто! Но такие разговоры есть…

Генерал остановился у окна и задумчиво смотрел, как медленно кружатся в воздухе легкие снежинки.

— А что ты будешь делать, Генрих, если, скажем, война кончится поражением Германии? — неожиданно спросил он.

— В моем пистолете найдется последняя пуля для меня самого!

— Дурак! Прости за грубость, но отец иногда может не выбирать выражения. Пистолет… пуля… Даже думать не смей обо всех этих романтических бреднях. Я не представлял, что этот разговор так пессимистически повлияет на тебя… вызовет, я бы сказал, нездоровую реакцию.

«Хватил через край!» — подумал Генрих

— О, как я рад, что именно в эту тяжелую минуту рядом со мной вы, с вашим умом, опытом, умением предвидеть будущее… Обещаю слушаться ваших советов всегда и во всем!

Бертгольд самодовольно улыбнулся.

— Рассудительная старость, Генрих, всегда видит значительно дальше горячей молодости! Я счастлив, что ты прислушиваешься к голосу разума, доверяешь моему опыту. И, поверь мне, этот разговор я начал вовсе не для того, чтобы омрачить твои перспективы на будущее. Как раз наоборот — я хочу расширить перед тобой горизонт. Да, под Сталинградом нас побили, авторитет нашей армии, нашего командования пошатнулся. Но уверяю тебя, что это еще не конец и даже не начало конца. Наш генштаб сейчас лихорадочно разрабатывает, операцию, которая вернет вермахту славу непобедимой армии. Еще рано говорить, в чем заключатся эта операция, но я уверен — большевики почувствуют силу наших ударов, и их временный успех померкнет перед славой наших новых побед!