Как ясно и просто было все раньше для Моники. Ей посчастливилось родиться в такой прекрасной стране, как Франция, она благодарна судьбе за это, она безгранично любит свой народ, свою родину… И народ, и Франция были для девушки понятиями слишком необъятными, чтобы их постичь. Как же она была удивлена, когда поняла, что о Франции знает немногим больше, чем о России. И о французах тоже. Есть Лаваль, правительство Виши, которое продало ее родину, мерзкий Левек, выдающий честных людей и выслуживающийся перед врагами. И есть Франсуа, дядя Андре, Жан, сотни, тысячи людей, которые не покорились Гитлеру и гитлеровцам и ушли в горы, чтобы бороться с врагом. Выходит, есть два лагеря французов и две Франции? А может, не две, а даже больше? Почему к маки из их городка ушли те, кому родина давала меньше всех? Именно те, то созидал в ней все — выращивал виноград, пас в горах стада, работал в мастерских, прокладывал дороги по крутым горным склонам. А те, кто наживался на их труде, словно мыши, попрятались по норкам, да изредка, когда поблизости никого не было, попискивали о своем патриотизме, о своей любви к Франции… Ну, а, допустим, гитлеровцев прогонят… Что же будет тогда? Пастухи вернутся к своим стадам, каменщики к своим кайлам, виноградари к виноградникам, рабочие снова согнутся над станками. А эти мыши повылезают из норок и примутся подтачивать тело народа, открывать новые магазины и заводы, покупать шикарные, последнего выпуска, автомобили? У них в городке снова появятся откормленные, привередливые курортники. И в ее прекрасной Франции снова будет все, как было. Прекрасной… А ты уверена в этом?
Как тяжко тебе, Моника, просыпаться от безоблачного сна юности, в каких мучениях рождается на свет твоя новая душа, ведь тебе даже не с кем посоветоваться! Разве с Франсуа? Но есть ли у него время наводить порядок в твоей глупенькой девичьей головке? Пошутит, как обычно, и все…
Однако Моника все же обратилась к Франсуа. И он, к ее удивлению, на этот раз не пытался отделаться шутками.
А события, между тем, развивались, и Монике казалось, словно на далеком горизонте разгорается розовая полоска зари, предвещающая приход солнечного дня после длинной тревожной ночи.
А может, Людвина как раз и привезет важные известия? Ведь ее прислали те, кто руководит всеми маки. Франсуа, конечно, ей об этом не говорил, но Моника не ребенок, сама догадывается: достаточно было сказать «кузине» номер поезда, час его отхода из Бонвиля — и эшелон пошел под откос. Людвина немедленно сообщила об этом кому следует. А сейчас она везет им важные указания. Франсуа, вероятно, знает в чем дело, но он все еще считает Монику девочкой. Сколько раз она просила взять ее на какую-либо важную операцию, а он только улыбался и говорил, что она и так сделала больше, чем он ожидал. И к Генриху Франсуа теперь относится совсем по-другому. Он уже не призывает ее к осторожности, а однажды недвусмысленно намекнул, что и среди немцев есть много антифашистов. Нет, сейчас нельзя думать ни о Генрихе, ни о том, с каким поручением едет Людвина. Надо стараться, чтобы все прошло гладко. Вот уже гудит паровоз, надо идти быстрее, чтобы попасть на вокзал к моменту прихода поезда.
Моника выходит на перрон и, не обращая внимания на гестаповцев, которые тут слоняются, подходит к газетному киоску, расположенному слева от главного входа. Купив газету, она берет с прилавка номер иллюстрированного журнала и внимательно рассматривает моды весеннего сезона, напечатанные на последних страничках.
Поезд подошел, остановился. Монике надо сделать вид, что она с чисто женским любопытством рассматривает туалеты дам, каждую измеряя глазами с ног до головы. Но в каком же вагоне Людвина? Ага, вот в окне мелькнуло ее лицо. Вот Людвина выходит. На ней светлое пушистое пальто модного покроя и маленькая черная шапочка, красиво оттеняющая золотистые волосы, элегантная дама, никому и в голову не придет… Боже, что это?!
Моника даже закрывает лицо развернутым журналом и поверх него глядит на Людвину.
Да… Один гестаповец справа, один слева, третий позади. Людвина арестована! Видел ли это Франсуа? А если видел, то почему не бросился на помощь?
Моника делает шаг вперед и встречается с суровым предостерегающим взглядом. Людвина в сопровождении гестаповцев исчезает в одном из служебных выходов.
У Моники хватило сил не вскрикнуть, не пошевельнуться, когда мимо нее проводили арестованную, но перед глазами все закружилось. Девушка прижалась к стенке газетного киоска, чтобы не упасть.
— Иди домой и не делай глупостей! — словно издали, донесся до нее сердитый шепот Франсуа.
Моника повернулась и медленно пошла.
У гостиницы ее нагнал Франсуа.
— Я войду с черного хода, — бросил он на ходу и скрылся в воротах.
Все происшедшее казалось Монике страшные сном. Сейчас она войдет в свою комнату, в свою маленькую крепость, и кошмарное видение исчезнет. Нет, это правда — на стуле сидит Франсуа, лицо у него бледное, осунувшееся.
— Франсуа, — вырвалось у девушки, — неужели мы не можем спасти Людвину? Ведь нас много. Совершить налет на гестапо и отбить ее!
Франсуа горько улыбнулся.
— Я для того и зашел к тебе, чтобы предупредить: ни одного неосторожного жеста, шага, взгляда! Арест Людвины может быть случайным, но не исключено, что они напали на след. Надо быть готовым ко всему, Просмотри все свои бумаги, вещи. Помни — каждая мелочь может привести к очень серьезным последствиям. Ты уничтожила билет, с которым ездила в Бонвиль? Вынь все из сумочки и еще раз проверь. Как меня найти — ты знаешь, связь в дальнейшем будем поддерживать через приказчика галантерейной лавки. Если возьмут и меня, он будет знать, как действовать дальше — я оставлю ему инструкции. Против тебя у них могут быть только два обвинения, твоя поездка в Бонвиль и встречи со мной. Встречи со мной естественны — я твой жених. Что касается Бонвиля… Ага, можешь тоже сослаться на меня: я-де, мол, ревновал, и ты поехала в Бонвиль, чтобы провести время наедине с Гольдрингом. Он это подтвердит, ведь внешне оно так и выглядело. Мне кажется, что человек он порядочный. Но прежде всего спокойствие! Ложись, Отдохни, забудь о случившемся.