И один в поле воин - Страница 134

134

— И вы, мой близкий друг, решили подложить мне такую свинью, уговорить взяться за охрану завода?

— Не забывайте, Генрих, что этот объект находится под личным наблюдением генерал-майора Бертгольда. С вас бы не спросили так строго, как с меня.

— Откуда вы знаете, что он под наблюдением отца?

— Рапорт об усилении внешней охраны должен быть подан в два адреса корпусному начальству и в отдел, которым руководит Бертгольд.

— Отец бы и к вам был снисходителен. Ведь вы оказали ему услугу.

— Он вам сказал? — Миллер как-то странно взглянул на Генриха.

— Я узнал от Лорхен. Именно сегодня я получил письмо, в котором есть строчки, касающиеся непосредственно вас.

Генрих вынул письмо, нашел нужное место и равнодушным голосом прочел:

«Передай герру Миллеру привет».

Миллер довольно улыбнулся.

— Вы догадываетесь, почему вам передает привет моя будущая жена?

— Ну, конечно. А вы?

— Было бы странно, если б Лора имела тайны от жениха, — уверенно ответил Генрих.

— О, как я рад, что вы так это восприняли… А согласитесь, чистая работа! Ведь, кроме меня и шофера — его пришлось отправить на Восточный фронт, — никто до сих пор даже не догадывается. Кроме Бертгольда, конечно.

Генрих почувствовал, как внутри у него все похолодело.

— Вы мастер на такие дела, хотя я и не пойму, как вам удалось все организовать?

— С того времени как генерал-майор прислал мне письмо и предложил убрать мадемуазель Монику, не арестовывая ее, я не спускал с нее глаз. Мадемуазель часто ездила на велосипеде!

— И что же? — едва сдерживаясь, спросил Генрих.

— Я даже не ожидал, что все произойдет так просто и легко. В тот день, когда вы уехали в Париж, мадемуазель тоже собралась куда-то — к велосипеду была привязана большая сумка с ее вещами. Как только мне доложили, что она отъехала от гостиницы, я мигом бросился следом за ней… у меня всегда для таких дел стоит наготове грузовик во дворе. Теперь, когда все прошло и вы можете благоразумно взглянуть на вещи, согласитесь — я спас вас от серьезной опасности. Если б арестовали эту партизанку, тень непременно легла бы и на ваше имя.

Генрих молчал, стиснув зубы, не в силах вздохнуть.

Вот оно, страшное испытание! Настоящее испытание его воли, силы! Хоть бы вошел кто-нибудь и отвлек внимание Миллера. Только миг передышки, чтобы овладеть собой.

Словно в ответ на его немую мольбу, зазвонил телефон, Миллер взял трубку.

— «Монах» слушает! Да, он здесь сейчас позову.

Генрих схватил протянутую трубку и не сразу понял, о каком дяде идет речь, почему к нему обращается какой-то жених, почему он называет его юношей. Но знакомый голос Лютца вернул его к действительности.

— Говоришь, немедленно вызывает «дядя»? Сейчас буду… Нет, нет, без задержки… уже иду!

Бросив трубку, Генрих быстро пошел к двери, но, пересилив себя, на секунду остановился у порога.

— Простите, забыл попрощаться, срочно вызывает Эверс.

Как только исчезла необходимость выдерживать пристальный взгляд Миллера, последние силы покинули Генриха. Пришлось присесть на скамейку в сквере, подождать, пока перестанут дрожать ноги и немного прояснится голова.

«Монику убил Миллер! По приказу Бертгольда!..»

Лишь выкурив сигарету и выпив стакан воды в киоске, Генрих смог идти.

— Герр обер-лейтенант, что с вами? На вас лица нет! — удивился Эверс, увидав своего офицера по особым поручениям.

— Ты заболел, Генрих? — взволновался и Лютц, находившийся в кабинете генерала.

— Да, я чувствую себя очень скверно, — признался Генрих.

— Тогда никаких разговоров о делах! Поезжайте домой и ложитесь в кровать. А вы, герр Лютц, немедленно позаботьтесь о враче, — приказал генерал.

Лютц из своего кабинета позвонил Курту и вызвал машину. Потом начал звонить в госпиталь.

— Я попрошу, чтобы приехал сам Матини. Он охотно согласится, ибо знает тебя с моих слов и хочет познакомиться.

Генрих не ответил.

— Да что с тобою? — Лютц подошел к Гольдрингу и заглянул ему в лицо. — У тебя слезы на глазах!

Словно проснувшись, Генрих вздрогнул.

— Карл, ты знаешь, кто убил Монику? Миллер! Не случайно наскочил, а нарочно. Держал для этого специальную машину… она всегда была наготове!

— Боже мой! Неужели это правда?

— Он сам мне только что признался. Даже хвастался своей изобретательностью.

Лютц застонал.

— Это… это не укладывается в сознании. Говоришь, специально держал машину? Как же ты не пристрелил его на месте, словно собаку? Боже, что я говорю! Чтоб и ты погиб из-за этого мерзавца! Послушай, дай мне слово, что ты ничего не сделаешь, не посоветовавшись со мной! Я требую, прошу! Ты мне это обещаешь… Я вечером приеду к тебе, и мы обо всем поговорим. Но умоляю, не делай ничего сгоряча. Ты мне обещаешь?

— Обещаю!

Через четверть часа Генрих был в замке. Удивленная его ранним возвращением, Мария-Луиза прислала горничную с запиской. Графиня тревожилась, не заболел ли барон, упрекала, что он скрывается от нее, жаловалась на современных рыцарей, которые забывают о своих обязанностях по отношению к дамам, — она, например, умирает с тоски, и никто ей не протянет руку помощи.

Генрих сердито скомкал записку и попросил передать на словах, что он собирается поблагодарить графиню за внимание и просит свидания.

Приблизительно через час приехал Матини. Генрих почему-то представлял себе главного врача если не старым, то во всяком случае в летах. А перед ним стоял человек лет тридцати пяти, очень стройный, элегантный, больше похожий на артиста, чем на врача. Выразительное, нервное лицо Матини говорило о натуре впечатлительной, но одновременно и сдержанной. Такие лица бывают у людей, привыкших владеть своими чувствами. Большие карие глаза сверились умом и печальной иронией.

134