И один в поле воин - Страница 12

Связной, сообщавший о прибытии отряда, утверждал, будто машины приехали из села Турнавино, где располагался штаб корпуса. Поэтому само собою напрашивалось предположение, что и лейтенант, командующий отрядом, — офицер штаба. А это как раз то, что надо, — лучший из возможных «языков». Ибо кто же может больше знать о планах немецкого командования, чем штабист?

Решено было, введя в бой две роты, окружить село Подгорное, разгромить отряд и во что бы то ни стало взять в плен офицера живым.

Связные из других сел сообщили, что вчера и к ним приезжали бронетранспортер и легковая машина и что офицер собирал и инструктировал отряды полиции. Таким образом, было очевидно, что готовится какая-то крупная операция против партизан. Захватить гитлеровского офицера было вдвойне необходимо.

Кроме двух рот, на которые возлагалась задача атаковать гитлеровцев в Подгорном, было решено выслать отряды автоматчиков, поручив им оседлать дороги, ведущие из Подгорного в Турнавино и особенно в Марьяновку, так как там стоял сильный гарнизон, состоявший не только из полицейских, но и из отряда немецких солдат. На эти группы автоматчиков возлагалась двойная задача — им следовало задержать части врага, которые, возможно, немцы вышлют из Турнавина или из Марьяновки на помощь своему отряду, и, во-вторых, не дать гитлеровцам, атакованным в Подгорном, бежать, если им удастся пробиться.

Операцию следовало начать немедленно, так как машины, о которых шла речь, как сообщали связные, задерживались в каждом селе не более полутора двух часов.

До Подгорного от партизанского лагеря было километров десять, из них лишь семь лесом, а три — по открытой местности.

Командир партизанского отряда — он решил руководить операцией сам, — как только выехали из лесу, разделил своих бойцов на две части и приказал гнать лошадей во весь дух, чтобы как можно быстрее окружить село. То, что гитлеровцы могли заметить опасность, командира не тревожило. На запад им преграждало путь большое болото, где не то что машине или всаднику, но и не всякому пешему удалось бы пройти: болото было очень топкое, и тропки, ведущие через него, мало кто знал. Стало быть, у гитлеровцев оставались два выхода: либо принять бой, что было выгодно для партизан, либо, заметив приближение врага, попытаться бежать. Оба пути, которыми они могла воспользоваться, проходили мимо болота. Один вел на север в Турнавино, второй — на юг, в Марьяновку. Партизаны для того и гнали коней, чтобы успеть перерезать эти пути отхода и уже потом, развернувшись, пойти в наступление на Подгорное.

В Подгорном Генрих задержался несколько дольше, чем в других местах. За время пути он проголодался и охотно принял приглашение начальника местной полиции Барановского пообедать у него. Тем более что районный начальник полиции вахтмейстер Вольф представил Барановского не только как надежного человека, но и как хорошего хозяина, умеющего угощать своих гостей, особенно господ офицеров. Командир отряда автоматчиков, сопровождавших Гольдринга, Вурцер, сперва, правда, не советовал лейтенанту долго задерживаться в Подгорном и настаивал на том, чтобы засветло вернуться в штаб, но, соблазненный красноречивыми рассказами Вольфа о гостеприимстве Барановского, под конец и сам был не прочь воспользоваться удобным случаем и вкусно пообедать.

Барановский, высокий, неуклюжий человек, не помнил себя от радости: у него обедает не кто иной, как сам барон! Приглашая гостей садиться, он суетился, не зная за что взяться, и его долговязая фигура казалась от этого еще более комичной. Старый немецкий мундир с белой полоской на рукаве, казалось, был сшит на юношу, а не на этого солидного, с большим животом человека. И этот живот начальник полиции никак не мог упрятать в мундир. Все средние пуговицы то и дело расстегивались — застегнутыми оставались лишь верхние и нижние, и тогда сквозь большую прореху было видно белую вышитую сорочку, вовсе не идущую к немецкому мундиру. Гольдринг не мог сдержать улыбки, при виде этого, как ему говорили, образцового полицейского.

Барановский приказал жене зажарить поросенка и вообще приготовить такой обед, «чтобы он и в Берлине вспоминал» (начальник полиции думал, что Гольдринг не понимает по-русски, и потому не стеснялся в выражениях).

После этого Барановский по приказу Вольфа составил списки тайных осведомителей. Такие списки Генрих забирал в каждом селе, в котором проводил инспекцию.

Когда списки были готовы, Генрих приказал дать сигнал к тревоге. Через три минуты, как в этом убедился Гольдринг, следя по хронометру, отряд сельской полиции села Подгорного был выстроен.

— В списке двадцать три фамилии, а в строю я вижу лишь двадцать одного, — заметил Гольдринг, который вместе с Барановским и Вольфом обходил строй.

— Я — двадцать второй, а часовой на колокольне двадцать третий! — подобострастно пояснил Барановский.

Гольдринг взглянул на колокольню и, на самом деле, увидел там полицейского. Тот, приставив к глазам бинокль, всматривался вдаль.

— Вас часто навещают партизаны? — спросил Гольдринг.

— Да пока бог миловал.

И как раз в это время с колокольни раздался выстрел часового.

— Ой, батюшки! Сглазил! — воскликнул Барановский и почему-то присел, закрыв голову руками.

Когда Гольдринг в сопровождении Вольфа взбежал на колокольню, все, что делалось вокруг, можно было увидеть и без бинокля: бесчисленные всадники и подводы с партизанами во весь дух мчались к селу. Несколько всадников и тачанок с пулеметами вырвались вперед — они были уже близко. Очевидно, часовой не сразу заметил партизан, заглядевшись на выстроенных внизу полицейских.