Генрих плечом пододвинул солому, устроился на ней и через десять минут спокойно спал.
Вечером снова всех по одному вызывали на допрос. Пфайфера и шофера отпустили быстро, допрос Гольдринга длился значительно дольше. Он продолжался ровно столько, сколько потребовалось, чтобы окончательно уточнить детали намеченного плана. После допроса всем пленным завязали глаза, посадили, в машину и куда-то повезли.
Ехали долго вероятно, часа два. Наконец машина остановилась у какого-то строения. В темноте лишь неясно вырисовывались его контуры. Всех ввели в помещение и неизвестно для чего развязали глаза. Пленные видели сейчас не больше, чем тогда, когда на глазах были повязки.
— Шофер, вы здесь? А вы, герр Пфайфер? А где же Бертина Граузамель? Меня беспокоит, что ее отделили от нас. Может быть, выпустили?
— Вот именно! На ней эсэсовская форма, они ее любят так же, как коричневый костюм штатских национал-социалистов, — мрачно сказал шофер. Пфайфер не то вздохнул, не то простонал.
— Майн герр, — тихо прошептал Генрих, — когда нас везли сюда, мне посчастливилось развязать руки, сейчас я развяжу и вам. Очевидно, это последняя наша остановка на пути к… смерти… Я попробую перехитрить ее. Спустя, некоторое время я попрошусь по интимным делам во двор, когда меня выведут — попробую удрать. Если повезет, сделаю все возможное, чтобы спасти вас.
Генрих развязал руки шоферу, потом Пфайферу. Тот дрожал всем телом.
— Если вам удастся бежать — они убьют нас без суда! — крикнул он и схватил Генриха за рукав — Я не пущу вас, я не позволю рисковать нашей жизнью.
— Хватит вам ныть! — вмешался шофер. Теперь, когда речь шла о жизни и смерти, он не выбирал выражений и совсем непочтительно схватил Пфайфера за плечи — Мы теряем единственную надежду на спасение, а вы мешаете!
Он оттянул пропагандиста от двери и заткнул ему рот рукой. Генрих так же, как днем, в сарае, стукнул в дверь ногой.
— Чего тебе? — послышался голос Мельникова.
— После вашего угощения у меня болит живот, черт вас всех побери! — крикнул Генрих.
Мельников выругался, но дверь открыл. Послышалась команда держать автоматы наготове. Кто-то вошел в помещение и, подталкивая пленного в спину, вывел его во двор. Потом щелкнул замок.
Пфайфер и шофер, затаив дыхание, прислушивались. Но вокруг все было тихо, ни звука, ни шелеста. Лишь минут через пять послышались восклицания, топот.
— Стой! Лови!
Один выстрел, второй, пулеметная очередь. Все удалилось, стихло.
Когда через час начальник шестого штуцпункта лейтенант Швайцер увидел Гольдринга, он ужаснулся. С подбитым глазом, окровавленными руками, Генрих мало напоминал офицера по особым поручениям, которого лейтенант не раз видел в штабе.
— Немедленно свяжите меня со штабом дивизии! — приказал Гольдринг.
Лейтенант вызвал штаб.
— Говорит обер-лейтенант фон Гольдринг. Да, да… Об этом потом… Не прерывайте меня и слушайте, дорога каждая минута… Передайте генералу, что нас всех вчера захватили маки. Я бежал из плена. Герр Пфайфер и шофер находятся в нескольких километрах от шестого штуцпункта, утром их расстреляют. Я прощу немедленно выслать роту егерей, дорогу я знаю, поведу сам. Ради бога, не мешкайте, дорога каждая секунда.
Генрих положил трубку и упал на стул.
— Сигару! Со вчерашнего вечера не курил!
Но у лейтенанта Швайцера сигар не было. Пришлось удовлетвориться дешевой сигаретой.
— На ваши поиски брошено несколько отрядов, — сообщил лейтенант, увидев, что его неожиданный гость пришел в себя.
— В штабе дивизии уже все известно?
— Лишь то, что на машину наскочили маки. Но труп лейтенанта Заугеля навел всех на мысль, что и с остальными пассажирами произошло большое несчастье.
Рота егерей прибыла, как показали часы, за сорок пять минут. Вместе с ней на машине Генриха, которую вел Курт, приехал и Лютц.
— Вот к чему привело твое легкомыслие! — еще с порога набросился он на приятеля.
— А при чем тут мое легкомыслие?
— Надо было взять больше охраны и не выезжать вечером.
— Карл! Ты, забыл, что об охране должен был позаботиться Заугель, покойный Заугель, я был лишь пассажиром. На том, чтобы ехать вечером, настаивал сам Пфайфер, но обо всем этом потом. Сколько прибыло солдат?
— Сто шестьдесят человек и десять ручных пулеметов, — отрапортовал командир роты.
— Карту!
Расстелив карту, такую же, как та, которую он вчера внимательно изучил с Андре Ренаром и Мельниковым, Генрих стал отдавать распоряжения.
— Вы, герр обер-лейтенант Краузе, берите взвод и наступайте по этой дороге. Будете главной колонной. Если вашу колонну не обстреляют, что маловероятно, вы свернете от селения налево, чтобы отрезать маки дорогу в горы. Я приму команду над двумя взводами и буду наступать вслед за вами, на правом фланге, а теперь действуйте.
Привыкшие к горным операциям, егери шли быстро, почти неслышно. Когда до селения осталось метров пятьсот, взвод под командой лейтенанта Краузе свернул налево. Генрих подал команду, и два взвода тихо рассыпались цепью. В это время застрочили пулеметы партизан. Генрих залег рядом с Лютцем.
— Слева перебежками вперед! — подал он команду.
Не ослабляя огня на правом фланге, партизаны с неожиданной силой набросились на левый. «Это уже вопреки плану! Мельников доиграется, пока его окружат!»- нервничал Генрих и перебежками стал продвигаться вперед.
Партизаны прекратили огонь так же внезапно, как и открыли. Когда минут через десять рота егерей с криком ворвалась в небольшое селение, состоявшее всего из нескольких домиков, там не было ни единой живой души.